Куропаткина Марина: Тайны смертей русских поэтов
Александр Александрович Блок. Опустошенное сердце

Серебряный век в руcской литературе – особенный период. Он отмечен творчеством таких замечательных поэтов, как Валерий Брюсов, Андрей Белый и, конечно, Александр Блок.

Удивительно талантливый и многогранный литератор, Блок в рекордно короткое время завоевал внимание отечественных критиков и читателей. Его творчество прекрасно отражало веяния того времени, а потому сборники его стихов неизменно пользовались большим успехом у людей самых разных социальных сословий.

Жизнь Блока, видного представителя творческой богемы конца XIX – начала XX века, постоянно находилась в поле зрения окружающих. К сожалению, она оказалась недолгой и оборвалась более чем трагически. Точные причины его смерти до сегодняшнего дня так и остались невыясненными. Множество версий, зачастую противоречащих друг другу, не только не дают возможности разобраться в причинах трагедии, но, наоборот, окутывают их покрывалом недосказанности и неясности.

Итак, что же можно сказать об одном из талантливейших и, пожалуй, несчастнейших людей литературной России? Наверное, начать лучше с 1880 года, когда в большом густонаселенном Санкт-Петербурге родился светловолосый и хрупкий мальчик, которого назвали Александром.

Можно сказать, что судьбу Александра во многом определило его происхождение. Ребенок родился в крайне неблагополучной семье. Его родители постоянно конфликтовали, что не могло не отразиться на жизни маленького Александра.

Отец Саши, Александр Львович Блок, родился в городе Пскове 20 октября 1852 года. В 1880-х годах преподавал в Варшавском университете на кафедре государственного права. Он был человеком с сугубо научным складом ума, а вот его стремления носили больше художественный характер. Отец Саши на протяжении всей жизни время от времени писал различные художественные произведения, однако особого успеха у читателей они не имели.

Вспоминая об этой стороне жизни Александра Львовича, Александр писал: «Выдающийся музыкант, знаток изящной литературы и тонкий стилист, – отец мой считал себя учеником Флобера. Последнее и было главной причиной того, что он написал так мало и не завершил главного труда жизни: свои непрестанно развивавшиеся идеи он не сумел вместить в те сжатые формы, которых искал; в этом искании сжатых форм было что-то судорожное и страшное, как во всем душевном и физическом облике его. Я встречался с ним мало, но помню его кровно».

В своем известном произведении «Возмездие» Александр сделал своего отца прототипом одного из главных героев. В его описании буквально сквозит гордость за близкого человека и в то же время безмерная печаль:

М. А. Бекетова, которая знала Александра Львовича, прочитав «Возмездие», утверждала, что поэт в своем произведении сильно идеализировал своего отца. Вероятно, причиной этого стало подсознательное желание поэта видеть своего отца добрым, ласковым и общительным человеком, ведь этих качеств Александр Львович практически полностью был лишен, что не могло не отразиться на его отношениях с сыном.

Отец и мать Саши поженились за несколько лет до его рождения, но их семейная жизнь не сложилась во многом благодаря тяжелому характеру Александра Львовича. М. А. Бекетова, тетя Саши, внимательно наблюдала за развитием событий в семье Блоков. Ее воспоминания Александр впоследствии опубликовал в своих биографических очерках: «Жизнь сестры была тяжела. Любя ее страстно, муж в то же время жестоко ее мучил, но она никому не жаловалась. Кое-где по городу ходили слухи о странном поведении профессора Блока, но в нашей семье ничего не знали, так как по письмам сестры можно было думать, что она счастлива. Первый ребенок родился мертвым. Мать горевала, мечтала о втором».

Когда жена Александра Львовича была беременна в очередной раз, теперь уже Сашей, Блоки приехали в Петербург и остановились в доме Бекетовых. Увидевшая свою сестру М. Бекетова пришла в ужас: «Сестра поразила нас с первого взгляда: она была почти неузнаваема. Красота ее поблекла, самый характер изменился. Из беззаботной хохотушки она превратилась в тихую, робкую женщину болезненного, жалкого вида». Страшась за жизнь сестры, М. Бекетова вместе со своим отцом уговорили Блока «оставить жену у нас. Она была очень истощена, и доктор находил опасным везти ее на последнем месяце беременности, тем более, что Александр Львович стоял на том, чтобы ехать без всяких удобств, в вагоне третьего класса, находя, что второй класс ему не по средствам.

В конце концов он сдался на увещания, оставил жену и уехал один.

К утру воскресенья, 16 ноября 1880 года, у нее родился сын – будущий поэт и свет ее жизни».

Поразительно, но Александр Львович, человек, богато одаренный природой, проявлял себя жестоким деспотом. Сестра его жены, Александры Андреевны, со страхом наблюдала за жизнью семьи Блоков, с горечью констатируя: «Александр Львович, во-первых, держал жену впроголодь, так как был очень скуп, во-вторых, совсем не заботился об ее здоровье и, в третьих, – бил ее», впрочем, «Александр Львович только пугал, унижал и мучил жену, он не наносил ей увечий, не покушался на ее жизнь. Но довольно и этого...»

Своего отца Саша знал плохо. Сделав его прототипом в «Возмездии», Александр писал:

Именно таким Александр Львович и остался в памяти своего сына.

Отец и мать Саши развелись, когда ему не исполнилось еще и 9 лет, но, как оказалось, было уже слишком поздно. Повадки и нрав Александра Львовича прочно вошли в сознание маленького Саши, повлияв на дальнейшее развитие его характера, и, видимо, частично став причиной нарушений психики, которые начали проявляться незадолго до смерти поэта.

Саша всегда был центром внимания своей матери и ее родни. Он был очень живым и активным ребенком, но немного капризным, а в какие-то моменты откровенно злым (в этом, вероятно, проявлялось влияние его отца). В воспоминаниях его тетки М. А. Бекетовой Саша навсегда остался как ребенок «капризный, своевольный, с неистовыми желаниями и непреодолимыми антипатиями. Приучить его к чему-нибудь было трудно, отговорить или остановить почти невозможно.

Мать прибегала к наказаниям: сиди на этом стуле, пока не угомонишься. Но он продолжал кричать до тех пор, пока мать не спустит его со стула, не добившись никакого толка».

К. И. Чуковский, много знающий о ранних годах Александра, удивлялся количеству женщин, постоянно окружавших поэта. По словам самого Блока, у него было «золотое детство, елка, дворянское баловство». Неслучайно в поэме «Возмездие» он называет себя «баловнем и любимцем семьи».

Мать Саши, понимая, что общество отрицательно относится к детям, оставшимся без отца, вскоре после развода решила снова выйти замуж. Вскоре она обвенчалась с Францем Феликсовичем Кублицким-Пиоттух, поручиком лейб-гвардии гренадерского полка.

Согласившись выйти замуж за Франца Феликсовича, Александра Андреевна хотела найти в нем в первую очередь человека, способного стать ее сыну хорошим отцом, но вышло иначе. Оказалось, что поручик вообще равнодушно относился к детям, а маленького Сашу сразу невзлюбил, так как ревновал к нему свою жену. Общество мальчика откровенно тяготило Франца Феликсовича.

Писать стихи Саша начал очень рано, по его собственным словам, «чуть ли не с 5 лет». Александра Андреевна была его единственным читателем, поклонником и критиком в одном лице. По словам М. А. Бекетовой, именно она «привила сыну чистоту вкуса, воспитанного на классических образцах, тяготение к высокому и к подлинному лиризму. С уверенностью можно сказать только одно: мать открыла ему глаза на Тютчева, Аполлона Григорьева и Флобера».

Когда мальчику исполнилось 10 лет, мать решила отдать Сашу в гимназию. Когда ребенку исполнилось 11 лет, она осуществила свое намерение. Вопреки ее ожиданиям, учиться с другими ребятами мальчику не понравилось. Когда его спросили, что же больше всего произвело на него впечатление в гимназии, Саша коротко ответил: «Люди».

Детство, отрочество и юность поэта шли неспешно, без каких-либо особых потрясений, вплоть до 1897 года. М. А. Бекетова, в своем дневнике удивлялась: «Сашура росту очень большого, но дитя. Увлекается верховой ездой и театром. Возмужал, но женщинами не интересуется».

Это действительно было так, но очень скоро все изменилось – в жизнь Александра внезапно вошла Ксения Садовская. Познакомились они на курорте в Южной Германии. Эта тридцатисемилетняя дама отличалась красивой внешностью и явно собиралась завести короткий, ни к чему не обязывающий курортный роман. Узнав о намерениях Ксении, мать Саши лишь посмеялась, а вот тетка сильно разозлилась. Что же касается поэта, то он впервые в своей жизни отдался на волю чувств.

Симпатичный талантливый юноша и умудренная богатым жизненным опытом зрелая красотка... Они проводили вместе много времени. Оглядываясь на эти дни, Блок позже вспоминал: «Ее комната, чай по вечерам, туманы под ольхой, и я полощу рот туалетной водой...» Спустя четыре недели Садовская уехала, но регулярно посылала Саше длинные письма, с радостью получая ответные послания. Именно Ксении Садовской, своей первой женщине, Блок посвятил первые стихи своего любовного цикла.

Прошли годы. Возмужавший Александр уже забыл о своей первой любви. И вот до него дошла странная весть. В Одессе в одной из больниц появилась полубезумная нищая старуха, лишившаяся всего: детей, дома, состояния, но пронесшая сквозь горнило Гражданской войны свое самое главное сокровище – письма молодого гимназиста, которые были перевязаны алой лентой и аккуратно зашиты в подол ее юбки.

Врач, на попечении которого находилась старуха, преданный почитатель Блока, случайно обратил внимание на посвящение Блока в цикле стихов «Через двенадцать лет». Это посвящение – «К. М. С.» – удивительным образом совпадало с инициалами его подопечной. Пораженный медик поспешил навести справки. Оказалось, что медленно умирающая старуха является той самой богиней, которую в своем творчестве воспевал Блок. Она же, впервые узнав о посвященных ей бессмертных строках, не сдержавшись, заплакала...

Менделеева. Ею стала единственная дочь хозяина дома – красивая шестнадцатилетняя блондинка Люба. Александру хватило одного взгляда на девушку, и он мгновенно пал к ее ногам.

В 1901 году на Пасху мать подарила Александру сборник стихотворений Владимира Соловьёва. Этот известный поэт из первых «чистых символистов» проявил себя также как публицист и философ, писатель, уверенный в том, что жизнь человека на Земле является всего лишь неким подобием жизни в высшем духовном мире. Соловьёв в своих произведениях уверенно говорил о том, что для того, чтобы подготовить людей к жизни в высшем мире, необходимо Мировое духовное сознание, воплощенное в Вечной женственности.

Молодой впечатлительный Блок, проникшись идеями Соловьёва, решительно определил Любу Менделееву как идеальное воплощение Вечной женщины, а также сделал ее Прекрасной Дамой своего сердца. Этот момент стал поворотным и в поэзии, и в личной жизни Блока. Он наконец-то обрел во многом вымышленный, но, с его точки зрения, идеальный вариант земного воплощения Любви и Женственности, которому можно поклоняться, но не пятнать низменными инстинктами, то есть обожать на расстоянии, не осмеливаясь посягнуть на него, прикоснуться руками.

С этого момента веселая и эксцентричная Люба Менделеева в сознании Блока умерла как реальная женщина. На протяжении следующих десяти лет он воспринимал ее только как свою Прекрасную Даму. Спустя два года после знакомства, наполненных тайными встречами, эмоциональными письмами и объяснениями, молодые люди все-таки поженились.

Однако за два дня до свадьбы, которую пышно отпраздновали в Шахматове, Блок в своем дневнике сделал странную запись: «Запрещенность всегда должна оставаться и в браке... Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет... Все-таки, как ни силюсь, никак не представляется некоторое, хотя знаю, что ничего, кроме хорошего, не будет...» Уже значительно позднее непонятный смысл этих слов станет ясен Любе, которая слишком поздно «поймет, в чем дело».

не смог, но спустя какое-то время нанес семье Блоков свой первый и далеко не последний визит. Там он и познакомился с красивой и жизнерадостной Любой, о которой был весьма наслышан от Саши.

Очень скоро Бугаев стал частым гостем Блоков. Александр и Борис сдружились, называя друг друга не иначе как «брат». Они могли часами разговаривать о поэзии, зачитывать вслух свои стихи и спорить на политические темы. Однако не только дружба связывала между собой этих двух безусловно разных по характеру, но одинаково талантливых людей. Их объединила любовь к жене Блока – Любе.

Одна вполне земная женщина и два гениальных поэта три мучительных года не могли разобраться в своих отношениях. Блок, не желающий обострять отношения с любимым другом, постоянно уходил от откровенных разговоров и объяснений. Люба, страшившаяся определенности и гнева мужа, так и не нашла в себе силы отдать предпочтение одному из поэтов. Борис Бугаев, пишущий под псевдонимом Андрей Белый, за три года успел довести себя до почти неконтролируемой истерики и чуть ли не до умопомешательства.

Наконец, не выдержав постоянного напряжения, Бугаев начал забрасывать жену друга длинными красочными письмами, которые Люба сначала зачитывала Блоку, а затем хранила в глубокой тайне от мужа. Так прошло еще несколько месяцев.

Наконец Блок, устав от недосказанности и притворства, с непередаваемой иронией дал понять Бугаеву, что знает о его отношениях с Любой. Напуганный разоблачением, Бугаев, осторожно выбирая выражения, дипломатично нахамил Александру и сбежал. Люба, напуганная не меньше Бориса, вступилась за своего поклонника. Блок, забавляясь ситуацией, но не показывая этого, украдкой посмеялся над влюбленными.

эта удивительна и совершенно невероятна.

Люба, преклоняясь перед Блоком, во время их первого любовного объяснения прямо сказала поэту: «Для меня цель и смысл жизни, все – ты». Эти ее слова были абсолютно искренни. Она действительно была готова терпеливо принимать все странности Блока, но лишь до определенного момента.

Первый раз она заметно встревожилась незадолго до свадьбы, когда возбужденный Саша, покрывая поцелуями ее руку, горячо объяснял: «Понимаешь, моя любовь к тебе совершенно необыкновенна, а значит, в ней не может быть ничего обыкновенного! Понимаешь? Ни-че-го!»

Практичная и рассудительная Люба, желающая получить от супружеской жизни обычные человеческие радости, с нетерпением ждала свадьбы, уже начиная подозревать неладное.

К сожалению, ее опасения оправдались, пылкий и романтично настроенный Саша в первую брачную ночь с помощью всего нескольких слов ухитрился довести жену до состояния полной прострации.

Александр, нервно прохаживаясь перед ней по комнате, решительно приступил к объяснению:

– Любовь моя, ты, наверное, знаешь, что происходит между супругами во время их совместной жизни? – глядя на немного удивленное лицо жены, он решился уточнить, – Я имею в виду физическую близость.

Люба кивнула, немного смутившись.

– Да, конечно, но я в этом ничего не понимаю. Мне рассказывали, и я немножко догадываюсь... – она смущенно, но с затаенной радостью замолчала.

– Я не знаю, как это бывает у других, но нам эта близость не нужна.

– Как не нужна? Почему?

– Потому что радости плоти низки и непотребны. – Блок помолчал. – Ну подумай сама, разве я могу видеть тебя земным воплощением Вечной Женственности, если буду использовать тебя, как обычную безнравственную девку?! Пойми, ведь интимная близость – это ничто иное, как извращенная дьяволом истинная любовь. Отношения, основанные на ней, не могут быть длительными, поскольку принесут горе и мне, и тебе.

Помедлив еще немного, Саша с неожиданной горечью прошептал:

– Все равно ведь ты когда-нибудь уйдешь к другому, да и я тоже уйду. Мы оба свободны и беззаконны. Нас ничто не держит.

Эти слова юного супруга Люба запомнила навсегда. Неудивительно, что, когда в ее жизнь свежим ветром ворвался Борис Бугаев, она не сопротивлялась своим чувствам. Саша, Люба и Борис оказались прочно связаны невидимыми, но крепкими узами недомолвок и любви.

Зная, что Люба никогда не уйдет с Бугаевым, поскольку, несмотря ни на что, оставалась верной женой, Александр Блок однажды грустно написал:

Вскоре Люба и Бугаев расстались, чтобы встретиться вновь только у гроба Блока.

... А в то время, пока Люба выясняла отношения с Борисом, Блок склонился к ногам своего очередного увлечения – актрисы Наталии Волоховой. Красивая и эффектная женщина превратилась в воображении Блока в Снежную Деву, став прототипом героинь циклов стихов «Фаина» и «Снежная маска».

Блок даже не пытался скрывать свои отношения с Наталией от жены. Они длились почти 2 года, и, хотя Блок написал много прекрасных стихов, не дали обоим любовникам ничего хорошего. Ведь о каком счастье может идти речь, если у одного из влюбленных «в книгах – сказки, а в жизни – только проза есть».

Тем временем Люба, убедившись, что Блок абсолютно не соответствует ее представлению о том, каким должен быть муж, решила взять судьбу в свои руки и самостоятельно начала устраивать свои дела. Когда Блок удивился столь радикальному изменению в поведении свой Прекрасной Дамы, Люба, мило улыбаясь, категорично заявила ему: «Я же верна моей настоящей любви! Курс взят определенный, так что дрейф в сторону не имеет значения, правда, милый?»

«милый» согласился с женой, поскольку ее позиция полностью соответствовала той, которой просил ее придерживаться сам Александр в первую брачную ночь. А Люба тем временем с головой окунулась в омут светской жизни, выступая в театре, путешествуя по всей России и не забывая писать мужу о всех своих романах, которые заводила от скуки. В каждом таком послании она обязательно писала Блоку: «Люблю тебя одного в целом мире».

Прошло совсем немного времени, и Люба вернулась домой. К тому времени она уже была в положении и справедливо опасалась, что Блок откажется от нее, когда узнает об этом. Вопреки всем ее ожиданиям, Саша принял ее с неподдельной радостью и объявил: «Пусть будет ребенок. Раз у нас нет, он будет наш общий...» К сожалению, судьба распорядилась иначе. Ребенок, прожив всего несколько дней, умер. Безмерно огорченный Блок, плача, сам похоронил малыша и впоследствии нередко приходил на его могилу.

Вскоре Блоки отправились в длительное путешествие по Италии. Когда они вернулись в Россию, Александр начал писать новый цикл стихов, а Люба вновь вернулась в свет. В 1913 году она отдалилась от мужа, видела его очень редко, большую часть времени живя в другом городе.

Блок, смиренно принимая поведение жены, печально писал ей в одном из писем: «Приехала бы, весна, я бы тебя покатал и сладкого тебе купил. Ты даже почти не пишешь...» Он начал понимать, что Люба хорошо усвоила его мировоззрение и отношение к личной свободе супругов. Но было уже слишком поздно.

В отчаянии, понимая, что теряет жену, Блок обратил свое внимание на актрису Любовь Александровну Андрееву-Дельмас, которой и посвятил в дальнейшем один из своих наиболее примечательных циклов стихов – «Кармен». И Блоку, и Дельмас в то время было по 34 года.

«Я не мальчик, я много любил и много влюблялся. Не знаю, какой заколдованный цветок Вы бросили мне, но Вы бросили, а я поймал... ... Я не мальчик, я знаю эту адскую музыку влюбленности, от которой стон стоит во всем существе и которой нет никакого выхода...»

Несмотря на такие пылкие послания, поэт никак не решался познакомиться со своей новой женщиной-мечтой, предпочитая наблюдать за ней из-за кулис и с дальних рядов зрительского зала. Однако вскоре этого стало недостаточно, и он сделал решительный шаг, передав ей через швейцара театра номер своего телефона с просьбой позвонить, которую она охотно выполнила.

Дельмас и Блок впервые встретились лицом к лицу в марте 1913 года. В память об этой минуте Блок написал:

По меркам Александра, они были вместе очень долго, несколько месяцев, но судьбу обмануть не сумели. В жизни поэта нет места постоянству. Блок писал Дельмас, что они должны расстаться, потому что их совместное счастье исчерпало себя.

Он был уверен, что им обязательно нужно расстаться, потому что искусство может быть только там, где есть страдания, холод и потери.

Блок служил поэзии и не смел отдать всего себя одной конкретной женщине. Пытаясь объяснить это Дельмас, он написал ей: «Я не знаю, как это случилось, что я нашел Вас, не знаю и того, за что теряю Вас, но так надо. Надо, чтобы месяцы растянулись в годы, надо, чтобы сердце мое сейчас обливалось кровью, надо, чтобы я испытывал сейчас то, что не испытывал никогда...»

новому послереволюционному правительству. В этот период он написал знаменитых «Скифов» и поэму «Двенадцать», которые немедленно привлекли внимание как простых обывателей, так и большевиков.

Началась гражданская война. Семья Блоков временно оставила в стороне размолвки и сплотилась перед новой бедой. Вспоминая эти страшные дни, Блок угрюмо писал в своем дневнике: «Мороз. Прохожие несут какие-то мешки. Почти полный мрак. Какой-то старик кричит, умирая с голоду...»

В 1921 году Блок заболел. Вероятно, причинами этого стали и творческий кризис, и голод, который поэту пришлось пережить во время гражданской войны, и серьезное истощение нервной системы. Родные поэта, серьезно обеспокоенные его состоянием, часто навещали Блока. Несколько раз его посетил и давний друг С. М. Алянский. Вспоминая об этих нечастых визитах, Алянский писал в своем дневнике: «Александр Александрович перемогался всю вторую половину мая и почти весь июнь. Потом он слег и пытался работать, сидя в постели. Болезнь затягивалась, и самочувствие неизменно ухудшалось. Однако Любовь Дмитриевна и все, кто заходил в эти дни на Офицерскую узнать о здоровье Блока, надеялись на выздоровление, никто не думал о грозном исходе болезни.

Один Александр Александрович, должно быть, предчувствовал свой скорый уход. Он тщательно готовился к нему и беспокоился, что не успеет сделать всего, что наметил, и поэтому торопился».

Так прошло несколько недель. Врачи, которых приглашали к Блоку, лишь беспомощно разводили руками. Алянский, в очередной раз побывавший у постели больного, уже не сомневался в скорой смерти друга. Значительно позднее в своих мемуарах он описал один эпизод, который произошел во время очередного посещения умирающего: «... Спустя несколько дней Любовь Дмитриевна, открывая мне дверь, поспешно повернулась спиной. Я успел заметить заплаканные глаза. Она просила меня подождать, и, как всегда, я прошел в маленькую комнату, бывшую раньше кабинетом Блока. Скоро Любовь Дмитриевна вернулась и сказала, что сегодня Саша очень нервничает, что она просит меня, если не спешу, посидеть: быть может, понадобится моя помощь – сходить в аптеку. Но не прошло и десяти минут, вдруг слышу страшный крик Александра Александровича. Я выскочил в переднюю, откуда дверь вела в комнату больного. В этот момент дверь раскрылась, и Любовь Дмитриевна выбежала из комнаты с заплаканными глазами... Немного погодя я услышал, как Любовь Дмитриевна вернулась к больному. Пробыв там несколько минут, она пришла ко мне и рассказала, что произошло. Она предложила Александру Александровичу принять какое-то лекарство, и тот отказался, она пыталась уговорить его. Тогда он с необыкновенной яростью схватил горсть склянок с лекарствами, которые стояли на столике у кровати, и швырнул их с силой о печку».

«Если б я мог предположить, что Блок уничтожает дневники и записные книжки в припадке раздражения, тогда факт уничтожения меня не удивил бы. Но это происходило на моих глазах, внешне Блок оставался совершенно спокоен и даже весел. И этот “безумный” акт в спокойном состоянии особенно потряс меня».

Блок, к ужасу своих друзей и родных, угасал буквально на глазах и с каждым днем вел себя все более непредсказуемо и ненормально. Наверное, здесь в полной мере проявилась наследственность, полученная его отца, который даже в здоровом состоянии не отличался спокойным нравом и зачастую вел себя нелогично.

Под влиянием болезни Блок превратился с нервного агрессивного деспота, который своими постоянными выходками изводил окружающих его людей. Скорее всего, это происходило вследствие нарушений психики, которые уже давно подтачивали здоровье поэта. Впрочем, время от времени Александр брал верх над своей болезнью, и тогда в семью Блоков возвращался жизнерадостный доброжелательный Саша, всегда внимательный к окружающим и вдохновенно рассматривающий лица окружающих его близких людей. Увы, такие случаи просветления наступали все реже и реже. С. М. Алянскому повезло застать Блока в один из таких моментов, накануне смерти поэта. Эта их встреча была последней. Вспоминая о ней, Алянский затем рассказывал: «Он пригласил меня сесть, спросил, как всегда, что у меня, как жена, что нового. Я начал что-то рассказывать и скоро заметил, что глаза Блока обращены к потолку, что он меня не слушает. Я прервал рассказ и спросил, как он себя чувствует и не нужно ли ему чего-нибудь.

– Нет, благодарю вас, болей у меня сейчас нет, вот только, знаете, слышать совсем перестал, будто громадная стена выросла. Я ничего уже не слышу, – повторил он, замолчал и, будто устав от сказанного, закрыл глаза. Я понимал, что это не физическая глухота...

Мне показалось, что я долго сижу. Александр Александрович тяжело дышит, лежит с закрытыми глазами, должно быть, задремал. Наконец решаюсь, встаю, чтобы потихоньку выйти. Вдруг он услышал шорох, открыл глаза, как-то беспомощно улыбнулся и тихо сказал:

– Простите меня, милый Самуил Миронович, я очень устал.

Это были последние слова, которые я от него услышал. Больше я живого Блока не видел».

Врачи, лечившие Блока, по словам Георгия Иванова, «так и не смогли определить, чем он, собственно, был болен». Выдвигалось множество предположений – от самых невероятных до самых обычных. «Сначала они старались подкрепить его быстро падавшие без явной причины силы, потом, когда он стал, неизвестно от чего, невыносимо страдать, ему стали впрыскивать морфий...»

Так отчего же все-таки умер Блок? Может быть, он сам верно определил причину своего недуга, сказав однажды: «Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем».

Как бы то ни было, одной из официальных версий болезни Блока были прогрессирующая деградация нервной системы и последующее сумасшествие. Скорее всего, этот слух распространили большевики, опасаясь реакции общественности на поэму «Двенадцать». В пользу этого предположения также говорят постоянные просьбы Блока уничтожить все экземпляры этого произведения. За пару дней до смерти он в один из кратких моментов просветления умолял жену: «Люба, хорошенько поищи, и сожги, все сожги».

и не переживет переезда.

Уже в первых числах августа Блок перестал приходить в сознание, иногда бредил и кричал. Врач А. Г. Пекелис, на протяжении всего хода болезни наблюдавший Блока, в своей «Краткой заметке о ходе болезни» писателя заключил: «... Процесс роковым образом шел к концу. Отеки медленно, но стойко росли, увеличивалась общая слабость, все заметнее и резче проявлялась ненормальность в сфере психики, главным образом в смысле угнетения... Все предпринимавшиеся меры лечебного характера не достигали цели, а в последнее время больной стал отказываться от приема лекарств, терял аппетит, быстро худел, заметней таял и угасал и при все нарастающих явлениях сердечной слабости тихо скончался».

Умер Блок в 10 часов 30 минут 7 августа 1921 года. Борис Бугаев, несмотря на свои разногласия с Александром, встретил это известие со слезами на глазах. С не меньшим отчаянием восприняли смерть Блока и остальные его современники-поэты.

Но смерть Блока до сих пор остается загадкой, впрочем, некоторое время назад кандидат медицинских наук Л. А. Батурина и доктор медицинских наук М. М. Щерба предприняли попытку выяснить настоящую причину смерти одного из величайших поэтов Серебряного века. Что же они обнаружили?

Внимательно изучив медицинские документы и мемуары друзей Блока, исследователи пришли к выводу, что Александр Блок «погиб от подострого септического эндокардита (воспаления внутренней оболочки сердца), неизлечимого до применения антибиотиков. Подострый септический эндокардит – это „медленно подкрадывающееся воспаление сердца“. Развившись, это заболевание привело к закупорке сосудов внутренних органов и мозга, конечностей и кожи. Затем развилось воспаление головного мозга. Ситуацию, несомненно, ухудшило присутствующее у Блока психиче-ское перенапряжение, приведшее к сумасшествию.

«Мне пусто, мне постыло жить!».