Куропаткина Марина: Тайны смертей русских поэтов
Валерий Яковлевич Брюсов. Злой демон

Валерий Яковлевич Брюсов.

Злой демон

К сожалению, в настоящее время имя Валерия Яковлевича Брюсова мало известно российскому читателю, а ведь в свое время творчество этого поэта привлекло внимание таких известных литературных деятелей, как А. Белый, А. Блок и М. Цветаева.

Брюсов на протяжении своей недолгой жизни успел проявить себя не только как талантливый поэт, но и как прозаик, критик и драматург. Из-под его пера вышло большое количество фантастических произведений, считающихся по меркам его современников более чем прогрессивными, и стихи, которые не оставляли равнодушными никого. А еще Брюсов на протяжении всей своей творческой жизни считался самым скандальным поэтом рубежа XIX–XX веков. По мнению М. Латышева, «до Брюсова таких скандалезных поэтов в русской поэзии не было».

Самым известным шокирующим произведением Валерия Брюсова, по мнению его знакомых, было опубликованное стихотворение, которое состояло всего из одной строчки: «О, закрой свои бледные ноги!».

На рубеже столетий он по праву считался несомненным лидером молодежных столичных декадентов, постоянно привлекая к себе внимание московских сплетников, газетных репортеров и постоянных посетителей светских салонов.

На Владислава Ходасевича, известного писателя начала прошлого столетия, Валерий Брюсов при знакомстве произвел незабываемое впечатление. Значительно позднее, вспоминая эту в чем-то судьбоносную для себя встречу, Ходасевич говорил: «Когда я увидел его впервые, было ему года двадцать четыре, а мне одиннадцать. Я учился в гимназии с его младшим братом. Его вид поколебал мое представление о “декадентах”. Вместо голого лохмача с лиловыми волосами и зеленым носом (таковы были “декаденты” по фельетонам “Новостей дня”) – увидел я скромного молодого человека с короткими усиками, с бобриком на голове, в пиджаке обычнейшего покроя, в бумажном воротничке. Такие молодые люди торговали галантерейными товарами на Сретенке».

Однако обычным и неприметным молодым человеком Валерий Брюсов ни в коем случае не был и не мог стать, поскольку своим характером, развитым интеллектом и хорошо известным красноречием сильно выделялся в любой толпе.

Поразительно, но «поздний» сын XIX века был не просто поэтом, но и хладнокровным ученым, стремящимся к новым знаниям и освоению новых областей науки. Его передовые идеи далеко не всегда с восторгом встречались литературной публикой, но неизменная яркость образов, трогательная чуткость, образность мыслей и выражений, а также саркастическая нотка, присутствующая практически во всех его стихотворениях, принесла поэту славу всеобщего любимца.

Непостоянство русской литературы с ее часто меняющимися нравственными нормами в полной мере нашло отражение в творчестве Брюсова. Он стал ее воплощением и самым ярким представителем, прекрасно осознавая это.

Молодой поэт, находящийся на гребне популярности, обласканный народным мнением, нелюбимый критиками и овеваемый ветрами светских сплетен, однако еще не до конца усвоивший все тонкости стихосложения, был очень высокого мнения о своих способностях. Такого высокого, что, отказываясь видеть собственное несовершенство, позволил себе дать несколько советов молодому поэту:

Если внимательнее вчитаться в эти строки, можно понять, что писал он их в первую очередь самому себе, как бы давая определенную установку своей творческой работе и личной жизни. Особенно примечательны те слова, которые он написал в пятой и шестой строках: «никому не сочувствуй, Сам же себя полюби беспредельно». Может быть, именно такое отношение к окружающим, а особенно к женщинам, которое он холил и лелеял в своем характере, и стало впоследствии причиной тех нелепых роковых событий, которые привели поэта к трагедии.

как блистательной, так и трагичной.

Валерий Яковлевич Брюсов родился в Москве 1 декабря 1873 года, в семье зажиточного купца. Мать будущего поэта, несмотря на то что ребенок не отличался крепким здоровьем и приятной внешностью, и, как выяснилось впоследствии, имел скверный характер, все же посчитала его «очень хорошеньким» и с согласия отца мальчика, Якова Кузьмича Брюсова, назвала сына Валерием, красивым и очень редким в то время именем.

Дед Брюсова Кузьма Андреевич до середины XIX века был крепостным крестьянином. Откупившись от своего барина, он занялся торговлей пробкой, вскоре разбогател и обзавелся семьей.

После смерти Кузьмы Андреевича лавка, капитал и дом перешли по наследству отцу будущего поэта, который с некоторой неохотой взялся за дело, но вскоре значительно улучшил семейное достояние.

Отец Валерия Брюсова был по меркам того времени образованным и прогрессивным. Рано выучившись грамоте, Я. К. Брюсов внимательно изучил труды Ч. Дарвина и К. Маркса, прочел многие произведения отечественной литературы и свел знакомство с несколькими известными литературными и научными деятелями.

В книге «Из моей жизни» Валерий Яковлевич Брюсов написал: «В 70-х годах отец мой был близок с Н. А. Морозовым, будущим шлисельбуржцем, образ которого я помню из дней моего раннего детства. Над столом отца постоянно висели портреты Чернышевского и Писарева».

Общение с отцом во многом способствовало развитию маленького Валерия Брюсова. Мальчик, которого родные обычно называли Валей, рос любознательным и упрямым. Являясь единственным ребенком в семье, он практически ни в чем не знал отказа и был сильно избалован. Разумеется, подобное отношение со стороны родителей могло быстро сделать мальчика эгоистичным и капризным, однако его увлечение литературой позволило этого избежать.

Читать Валерий научился практически самостоятельно в четырехлетнем возрасте. Первыми печатными текстами, которые он прочел, стали статьи из газет и финансовые отчеты. Для воспитания будущего поэта в дом приглашались многочисленные гувернантки и учителя, которые нередко становились жертвами розыгрышей мальчика.

Образование мальчика родители старались дать наиболее рациональным. Знания, которые давались Валерию, строго разграничивались и были преимущественно техническими и математическими. Единственными игрушками, с которыми мальчику разрешалось играть, были различные модели двигателей, паровых машин, приборы для проведения физических опытов. Разумеется, мальчик, за неимением более подходящих для его возраста игрушек, вынужден был довольствоваться имеющимися, экспериментируя с ними, что нередко приводило к печальным последствиям: сожженному ковру, изрезанным простыням, сломанной мебели. Тем не менее его никогда за это не ругали, считая, что таким образом мальчик готовится к великой карьере ученого.

Любые упоминания о религии и сказках в семье Брюсовых считались нерациональными, а потому были строго запрещены отцом. В своей «Автобиографии» Валерий Брюсов писал: «Нечего и говорить, что о религии в нашем доме и помину не было: как вера в домовых и русалок».

Еще в детстве Брюсов начал читать очерки, биографии и научные труды знаменитых ученых. Когда его сверстники играли в войну и мяч, Брюсов увлеченно разглядывал зоологический атлас и представлял себя «то изобретателем воздушного корабля, то астрономом, открывшим новую планету, то мореплавателем, достигшим Северного полюса».

Когда Валерию Брюсову исполнилось восемь лет, он написал свое первое стихотворение. Еще через 3 года его произведения были опубликованы в журнале для детей «Задушевное слово».

В 1885 году Брюсов поступил на обучение во второй класс одной из самых престижных московских гимназий, основанной Ф. И. Крейманом. Дети, которые там обучались, были родом из очень богатых и знаменитых семей. Неудивительно, что худой, сутулый, диковатый и умный мальчик немедленно привлек к себе внимание сверстников.

Новенький пришел учиться в класс с уже сложившимися отношениями между учениками, поэтому очень скоро стал среди них белой вороной. Его постоянно изводили насмешками, неоднократно делая мишенью жестоких шуток. Чем больший ум выказывал малолетний поэт, тем больше над ним издевались одноклассники.

К сожалению, крепким телосложением и большой физической силой мальчик похвастаться не мог, поэтому не стремился дать достойный отпор своим обидчикам. Однако Брюсов, получив в доме отца необычное образование и развив свой талант изобретателя, все же нашел выход из положения.

И пусть никто из преподавателей и сверстников так и не смог доказать, что худой, слабосильный и болезненный мальчик смог незаметно и быстро вынести из классной комнаты все учебники одноклассников и спрятать их на чердаке, сорвав таким образом урок, его репутация значительно улучшилась.

Прошло некоторое время, и вот уже повзрослевший Валерий Брюсов стал душой компании среди сверстников, которые считали его самым умным и красноречивым гимназистом. Брюсов мог не только легко запоминать материал, но и вдохновенно пересказывать книги, добавляя в свои рассказы вымышленных персонажей и дополнительные подробности.

Никогда не знающий сказок, маленький Брюсов давал волю своей фантазии, и по коридорам гимназии начинали вышагивать рыцари в белых доспехах, в руках товарищей расцветали невиданные цветы, а преподаватели превращались в коварных королей и жестоких завоевателей.

Налаживая отношения со сверстниками, Брюсов тем не менее не забывал и о своих детских увлечениях. Он увлекся сначала математикой, затем философией. В своем кандидатском сочинении он подробно анализировал теорию познания Лейбница, которая в дальнейшем оказала существенное влияние на формирование мировоззрения Брюсова.

В 1890-х годах Брюсов всерьез увлекся литературой, при этом его особое внимание привлекли французские поэты-символисты. Именно знакомство с их творчеством, пронизанным духом декадентства, и помогло ему обрести цель. В своем дневнике он писал: «Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно, когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я!» Энергично, со всем своим юношеским пылом, Брюсов начал воплощать свою мечту в жизнь.

Именно благодаря эксцентричным эскападам Брюсова «декадентский бунт» конца XIX века привлек к себе внимание общественности. Первый свой поэтический сборник, написанный в духе декадентства, Брюсов назвав «Шедевры» («Chefs d’oeuvre»). Стихотворения, из которых он был составлен, дышали ничем не прикрытым эгоцентризмом, свободоволием, дерзостью и презрением к устоявшимся традициям и идеалам.

«Это Я» («Me eum esse»). Он шокировал и критиков, и обывателей, и коллег поэта причудливыми образами и эротическими сценами. Таким образом Брюсов хотел уничтожить привычные стереотипы мышления и показать, что художник имеет право так творчески самовыражаться, как он сам этого захочет. Говоря об этом стремлении Брюсова, Андрей Белый (Борис Бугаев) сравнил поэта с мощным «стенобитным тараном». Он говорил, что «идущие вслед за ним ощущали вольнее себя».

Зерна «нового стиля», которые Брюсов посеял в благодатной почве своего отечества, дали богатые всходы. Под влиянием работ М. Метерлинка, Ш. Бодлера и П. Верлена он расцвел на зависть всем традиционалистам.

«Новый стиль» Брюсова основывался на лирике мельчайших нюансов, изменчивого настроения и часто абсурдных ассоциаций. Один из современников поэта сказал, что именно Брюсов «дал толчок к созданию новой, более усовершенствованной и более чуткой поэтики в русской лирике».

Широкая публика восприняла новое направление творчества Брюсова как очередное издевательство над основами поэзии. Его имя стало нарицательным и в дальнейшем стало твердо ассоциироваться с понятиями «декадентство», «ниспровергатель основ», «шарлатан» и «сумасшедший».

Открыто признавая себя символистом, Брюсов был решительно не согласен с мнением обывателей. Он считал свой новый стиль единственно возможным и наиболее перспективным. В своем трактате «О искусстве» он писал: «Символисты не хотели отделять писателя от человека, литературную биографию от личной. Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно-творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая правда...»

Книга «О искусстве» – далеко не единственное произведение Брюсова, которое наглядно отражает характер поэта.

В 1894–1895 годах свет увидел выпуск «Русские символисты», составленный и редактированный Брюсовым. Он также являлся автором многих размещенных в нем произведений. В то время Брюсову было всего двадцать лет. Он учился в Московском университете и выглядел в соответствии со своим мировоззрением, решительным образом выделяясь на фоне более консервативных студентов.

Брюсов был очень высоким, сутулым, угловатым, порывистым и властным человеком. У него были усы, густые черные волосы всегда немного встрепаны, как будто поэт совсем недавно проснулся, и весьма примечательная бородка. В общем, привлекательным Валерия Брюсова назвать было трудно, однако от женщин, желающих свести с ним близкое знакомство, отбоя не было. В 1897 году он женился на Иоанне Матвеевне Рунт.

Обилие поклонниц, с которыми он охотно проводил время, не помешало молодому студенту в 1899 году успешно закончить университет. С этого момента он стал совершенно свободным от каких-либо обязательств и решил посвятить себя любимому делу.

В 1894–1895 годах Брюсов выпустил еще три сборника «Русские символисты». Они были составлены почти полностью из его собственных произведений, выпущенных под псевдонимами. Альманахи быстро стали популярными, и Брюсова начали считать «главарем московских декадентов».

Начиная с 1900 года Валерий печатался в журнале «Ребус», известной газете «Русский листок», в журнале «Ежемесячные сочинения» и в «Мире искусства».

В это же время издательство «Скорпион» выпустило потрясшую общественность книгу Брюсова, которая называлась «Третья стража». Именно этот сборник принес Валерию Брюсову всеобщее признание. Это был момент славы, которого он так долго ждал, лучшая пора в его жизни. Активный деятель, работающий в издательстве «Скорпион» и журнале «Русский архив», а также корреспондент английского журнала «Athenaeum», Валерий Брюсов оказался на пике популярности. Он был доволен собой и окружающим миром, но этот период полной самодостаточности и умиротворенности быстро прошел.

В мировоззрении поэта произошло заметное изменение, которое вынудило его «взяться за молот». Революционные умонастроения в то время витали в воздухе. Высокие идеи, новые требования морали и слишком активный неуживчивый характер поэта немедленно превратили Брюсова в скрытого агитатора, но все же активно выступить на стороне бунтовщиков он не посмел, ограничившись созерцательной позицией.

Тем временем он с огромным неослабевающим энтузиазмом составляет сборники «Северные цветы», являющиеся как бы предвестьем расцвета новой поэзии. Ответная реакция на выход этих альманахов превзошла все ожидания поэта. На гребне поднявшейся под их влиянием волны возвысились поэты нового столетия и символизма Александр Блок, Андрей Белый и Вячеслав Иванов.

Именно в это время в жизни Брюсова появляется Бугаев, новый человек, привлекший его своей непосредственностью и талантом. Борис Бугаев в своих воспоминаниях о первой встрече с Валерием говорил так: «Он стоял у стены, опустивши голову, лицо – скуластое, бледное, черные, очень большие глаза, поразила его худоба: сочетание дерзи и насупом, напучены губы, вдруг за отворот сюртука заложил он угловатые свои руки, а белые зубы блеснули мне в оскале без смеха; глаза ж оставались печальны».

Молодые люди быстро сблизились и старались больше времени проводить вместе, наслаждаясь обществом друг друга. Одним летним вечером 1902 года Валерий Брюсов вписал в свой дневник несколько новых строчек, пронизанных столь несвойственной для него теплотой к другому человеку: «... был у меня Бугаев, читал свои стихи, говорил о химии. Это едва ли не интереснейший человек в России. Зрелость и дряхлость ума при странной молодости». Эта запись показывает, что и самовлюбленный Брюсов отметил неординарность своего нового друга.

Бугаев являлся преданным последователем Брюсова, также пропагандирующим символизм. Однажды во время выступления перед обществом поэтов, собирающимся у М. С. Соловьёва, ему предложили взять псевдоним, чтобы не расстраивать родителей, прочивших сыну судьбу ученого. Именно Соловьёв придумал молодому поэту новое имя – Андрей Белый.

Брюсов, заинтересованный в благополучии нового друга, с любопытством наблюдал за перепитиями творческой жизни Андрея Белого. Одному из своих знакомых Валерий Брюсов написал: «У меня душа успокаивается, когда я думаю, что он существует».

Однако вскоре судьба нанесла Брюсову сокрушительный удар. Его отношения с Белым, бывшие всегда теплыми и близкими, резко ухудшились, чуть было не закончившись дуэлью. Казалось, что ненависть, вспыхнувшая между двумя молодыми людьми, со стороны не поддавалась никакому объяснению и была абсолютно беспочвенной. Но на самом деле все было иначе: причиной ссоры стала женщина.

Любовь в жизни и творчестве Брюсова занимала значительное место. Он выпустил замечательный и изысканный сборник сонетов под названием «Роковой ряд».

Большинство исследователей утверждает, что все стихотворения этого цикла женщинам, с которыми поэт имел близкие отношения, но некоторые историки уверены в том, что часть стихотворений посвящена именно Андрею Белому.

«любимых, памятных, живых!», а также некие образы близкого человека, «томившие сердце мукой и отрадой».

Достоверно известно, что в «роковом ряду» любимых женщин Брюсова стояли Н. А. Дарузес, Е. А. Маслова, М. П. Ширяева, Н. Г. Львова, А. А. Шестаркина, Л. Н. Вилькина, А. Е. Адалис и, разумеется, жена поэта.

По вполне понятной причине Брюсов не указал в своих записях, кому посвящал те или иные стихи, за исключением одного произведения, в котором упоминается имя Нина. Кем она была, эта женщина, у которой поэт спрашивал: «Ты – ангел или дьяволица?» Ведь именно о ней Брюсов говорил много и с таким чувством, проявления которого не могли оставить равнодушными никого, а особенно близкого друга поэта – Андрея Белого. Именно Нине Ивановне Петровской Валерий посвящает эти строки:

Отношения Брюсова с Петровской длились семь лет и постоянно обсуждались в литературных кругах столицы. Они сыграли роковую роль и в жизни самого поэта, и в жизни Андрея Белого, и ветреной, стремящейся к быстрому успеху Нины Петровской.

Ее биография не отличается излишним драматизмом. В юности Петровская окончила гимназию, вышла замуж за богатого и известного владельца издательства «Гриф» и благодаря этому попала в круг писателей и поэтов.

Практически полное отсутствие литературного дара не помешало ей написать и издать сборник рассказов «Sanctus amor». Эта женщина охотно проводила время в компании самых известных литературных деятелей Москвы.

Нина Петровская не была красива. Ее внешность поражала тонким ненавязчивым сочетанием юношеского очарования и женского лукавства, что делало ее очень привлекательной в глазах мужчин. Со своим непоседливым характером, чувственностью и цинизмом Нина Петровская быстро стала заметной фигурой столичного общества.

Прошло совсем немного времени, и она совершенно очаровала уже довольно известного к тому времени поэта Андрея Белого. Их отношения длились недолго, но привлекли к себе внимание всего московского бомонда, в том числе и Брюсова.

Некоторое время он с беспокойством следил за развивающимся романом близкого друга и ветреной кокетки, готовый в любой момент вмешаться и вырвать Андрея Белого из рук корыстной Нины Петровской. К счастью, его вмешательства не потребовалось. Очень скоро Андрей Белый разочаровался в предмете своих грез и решительно порвал с Петровской отношения.

Этот разрыв очень живописно описал Владислав Ходасевич: «Он бежал от Нины, чтобы ее слишком земная любовь не пятнала его чистых риз. Он бежал от нее, чтобы еще ослепительнее сиять перед другой». Трудно сказать, действительно ли все было именно так. По одной из версий, Андрей Белый расстался с Ниной Петровской именно из-за неодобрения Брюсова, которого очень любил и чье мнение уважал.

Но сам Валерий Брюсов очень настороженно отнесся к этому разрыву и решил подстраховаться. Для дерзкого и популярного поэта не составило большого труда привлечь к себе внимание брошенной женщины. В первую очередь Брюсов заинтересовал ее только как человек, с помощью которого она сможет отомстить бывшему возлюбленному, заставить его ревновать, может быть, и вернуть. Однако у Валерия Брюсова, прекрасно понимающего мотивы поведения Петровской, не было намерения позволить женщине вновь завоевать сердце Андрея Белого.

Несмотря на то что Брюсов много слышал о Петровской, официально они познакомились только после ее разрыва с Андреем Белым. Произошло это на одной из литературных встреч у общих знакомых. До этого момента Нина Петровская лишь однажды видела его портрет, и Брюсов сразу же привлек ее внимание. Ее впечатление от портрета во многом совпадало с мнением Кречетова, который ехидно подсмеивался над поэтом: «Совершеннейший волк! Глаза горят, ребра втянуло, грудь провалилась. Волк, да еще голодный, рыщет и ищет, кого бы разорвать».

Впрочем, после знакомства с Брюсовым Петровская решила, что, несмотря на то что Валерий холодный, сухой и в общем-то неприметный человек, его талант и слава в известной степени компенсируют эти недостатки.

Брюсов же, встретившись наконец лицом к лицу со своей соперницей, которую он заранее зачислил в разряд личных врагов, в течение всего вечера старательно и демонстративно не замечал ее. Девушка, которой едва исполнилось 20 лет, видя подобное пренебрежение, приняла решение во что бы то ни стало добиться любви поэта, публично рассказывая о пока еще не состоявшихся отношениях между ними.

Понимая причины такого ее поведения, Брюсов тем не менее решил не разоблачать ее игру, снисходительно принимая знаки внимания, которые Нина Петровская ему оказывала.

Ободренная такой реакцией Валерия Брюсова, девушка решила идти до конца. Но Брюсов, уже имевший опыт в общении с противоположным полом, терпеливо ждал, когда Петровская сама сделает решительный шаг и вызовет его на откровенный разговор.

Молодой Андрей Белый, испытывая к Брюсову весьма сложные чувства, и видя, что отношения между ним и Ниной Петровской быстро развиваются, не понимая причины, по которой эти отношения изменились, возмутился. Выгадав момент, когда Брюсов вернулся с очередной встречи с Ниной Петровской и был совершенно не расположен выяснять отношения с другом, Андрей Белый прямо и откровенно высказал тому свои претензии и, не слушая объяснений, потребовал, чтобы тот перестал общаться с коварной и очаровательной женщиной, ставшей причиной конфликта.

Брюсов, находившийся не в лучшем расположении духа, не выдержал давления со стороны друга, вспылил и наговорил ему много обидных слов. Разрыв между ними был неизбежен. Взбешенный и огорченный ссорой с Андреем белым, Брюсов решительно и быстро разорвал все отношения с Петровской и ударился в загул. Он прекрасно понимал, что сам виноват в ссоре с Андреем Белым, однако не знал, как исправить ошибку.

Прошло несколько недель. Выросшая между ними стена отчуждения начала сильно тяготить обоих. Устав от разлуки, молодые люди, наконец, решили объясниться друг с другом, и в конце концов помирились. Вскоре после этого Брюсов решил съездить в Италию, набраться новых впечатлений и подумать о своих отношениях с близкими людьми, а фактически с Андреем Белым. Однако эта разлука совсем не способствовала творческой деятельности, а потому к написанию своей новой работы, трактату «Ключи тайн», Брюсов приступил только после возвращения на родину.

«Городу и миру» («Urbi et orbi»). Эта книга, без сомнения, является вершиной творчества поэта. В ней были собраны стихотворения, написанные им в течение последних трех лет.

Книга «Городу и миру» продемонстрировала литературному сообществу оригинальность брюсовского жанра, образность, необычайную широту мысли поэта и достоинства его поэтического стиля. Этот сборник почти мгновенно поставил Брюсова в один ряд с самыми знаменитыми поэтами того времени.

Тем временем в поле зрения Брюсова вновь появилась Нина Петровская, и отношения между ним и Андреем Белым вновь стали напряженными. Чтобы отвлечься от личных проблем, Брюсов обратил свое внимание на Русско-японскую войну. Воодушевленный, веря в скорую победу, Брюсов с новыми силами взялся за перо. Его новые произведения были полны решимости и гордости за свою страну. Он писал:

Между тем Нина Петровская незаметно для самой себя прониклась искренним чувством к Брюсову и со всем пылом своей души начала завоевывать его сердце. К сожалению, как раз в то время бывшие друзья временно прекратили общаться, а потому Петровской было несложно привлечь к себе внимание поэта.

Прошло некоторое время, и Брюсов понял, что влюбился. Нина Петровская была первой женщиной, любовь к которой стала той самой любовью, о которой он столь охотно писал в своих стихах. В очередной раз, встречаясь с дамой своего сердца, сжимая ее руку и заглядывая в чарующие глаза, Брюсов ощущал прилив вдохновения. Вспоминая об этих моментах, он писал: «Никогда не переживал я таких страстей, таких мучительств, таких радостей». Лучше всего эти чувства выражены в стихах сборника «Венок»:

Именно в период своего увлечения Петровской Валерий Брюсов начал писать произведение «Огненный ангел» – один из его известных романов, посвященный именно ей, – «правдивую повесть, в которой рассказывалось о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнявшем ее на разные греховные поступки...».

В своих письмах к Нине Петровской Валерий Брюсов говорит: «Чтобы написать Твой роман, довольно помнить Тебя, довольно верить Тебе, любить Тебя». Поскольку она была рядом с ним в момент написания произведения, то именно она и стала музой и путеводной звездой поэта. В своих письмах к ней Брюсов откровенно и трогательно пишет: «Любовь и творчество в прозе – это для меня два новых мира. В одном ты увлекла меня далеко, в сказочные страны, в небывалые земли, куда проникают редко. Да будет то же и в этом другом мире».

Критики нередко говорили про Брюсова, что ему для творчества необходим лишь повод, которым может стать любовь, горе, боль или счастье. Его знакомые поэты тоже прекрасно знали об этой его особенности, говоря, что он «скорбь венчал сонетом иль балладой». Так, при написании «Огненного ангела» Брюсов изобразил себя положительным героем, а вот Андрея Белого, отношения с которым в тот момент у него были достаточно прохладными, – королем Генрихом, присвоив ему характер и внешность прототипа: небесно-голубые глаза, золотисто-русые волосы, прекрасное лицо и изящное тело.

Сама Нина Петровская во время написания романа активно сопереживала Ренате, главной героини «Огненного ангела», считая, что ее прототипом является она сама. Она была готова умереть, чтобы Брюсов смог написать с нее смерть Ренаты, говоря, что хочет стать «моделью для последней прекрасной главы».

Жарким летом 1905 года Валерий Брюсов и Нина Петровская отправились в поездку по Финляндии, к озеру Сайма, на берегах которого провели много счастливых часов. Там Брюсов создал новый цикл любовных стихотворений. Вспоминая эту поездку, он говорил своей возлюбленной: «То была вершина моей жизни, ее высший пик, с которого, как некогда Пизарро, открылись мне оба океана – моей прошлой и моей будущей жизни. Ты вознесла меня к зениту моего неба. И ты дала мне увидеть последние глубины, последние тайны моей души. И все, что было в горниле моей души буйством, безумием, отчаяньем, страстью, перегорело и, словно в золотой слиток, вылилось в любовь, единую, беспредельную, навеки».

Страсть между Брюсовым и Петровской была столь сильна, что они не могли жить друг без друга, задыхаясь в разлуке, и забрасывали друг друга частыми письмами. Сколь долгой ни была бы разлука, Брюсов встречал Нину с такой радостью, как будто она была его «жизнью и светом солнца». Этот его неприкрытый восторг нашел отражение в новых стихах автора:

Однако и в этой идиллии появилась трещина. Девиз «Все или ничего!», по которому Нина Петровская жила всю свою жизнь, сыграл с ней дурную шутку. Считая, что влюбленный поэт принадлежит только ей, она с каждым днем все сильнее и сильнее ревновала его к творчеству.

Сначала Брюсов пытался ее понять, затем убедить, что его поэзия – это то, чем он дышит, без чего не сможет жить. Да, он любил Нину, но поэзия – это госпожа, которой он будет служить всю жизнь. В отчаянии, не зная, как еще убедить любимую, Брюсов говорил: «Я живу – поскольку она (поэзия) во мне живет, и когда она погаснет во мне, умру». Возможно, в какой-то момент поэту и удалось бы переубедить возлюбленную, но в одном из разговоров с ней он произнес фразу, которую женщина восприняла как последний удар по ее чувствам: «Во имя поэзии – я, не задумываясь, принесу в жертву все: свое счастье, свою любовь, самого себя». Понимая, что Брюсов никогда не будет принадлежать только ей, сгорая от ревности, Петровская решила ему отомстить.

политической позицией. Однако, стараясь быть объективным, он счел своим долгом написать несколько стихотворений, посвященных революции. В своем произведении «К счастливым» Брюсов обращается к людям будущей России с такими словами:

«Дышать грядущим гордая услада».

Несмотря на свое неопределенное отношение к революции, Брюсов относился к людям, напуганным идеей переворота, с большим презрением. Поэтому сразу после опубликования царского манифеста в октябре 1905 года Брюсов написал стихотворение «Довольным», каждое слово которого буквально сочится ядом поэта и презрением ученого:

«Венка» и драмы «Земля. Сцены из будущих времен», которая, собственно, и стала родоначальницей российской научной фантастики XX столетия.

Период между революциями также ознаменовался окончанием написания романа «Огненный Ангел» и рукописным воззванием «К народу»:

Однако, несмотря на эти наполненные горечью строки, Брюсов до конца остался верен себе в непостоянстве и парадоксальности. В одних своих произведениях он превозносил волю народа, а в других предавал ее осмеянию. Это отчетливо видно на примере стихотворения «Грядущие гунны», где поэт в полной мере использовал любимые приемы символистов – образность и ассоциативные ряды:

В данном случае гуннами автор называл как раз революционеров, которые, будто ураган, разрушили старую культуру, оставив на ее месте дымящиеся развалины.

Между тем в межреволюционный период личная жизнь Брюсова сильно изменилась, поскольку поэт наконец-то помирился со своим другом Андреем Белым. Как только это произошло, Валерий Брюсов окончательно отказался от попыток примириться с Петровской. Не в силах оправдать свою страсть к поэзии, в письмах к ней он писал: «Милая, девочка, счастье мое, счастье мое! Брось меня, если я не в силах буду стать иным, если останусь тенью себя, призраком прошлого и неосуществленного будущего».

не позволят ей уйти спокойно и без сожалений. Пытаясь объяснить ей свои чувства, он в отчаянии писал:

Прошло совсем немного времени, и Брюсов поставил точку в своих отношениях с Ниной Петровской, но женщина так и не успокоилась. Скорее всего, ее психика уже находилась в расстроенном состоянии, и после ухода любовника Петровская окончательно перестала себя контролировать, чем можно объяснить невероятный случай, произошедший на глазах множества людей.

В 1907 году Валерий Брюсов пришел в Политехнический музей послушать лекцию Андрея Белого. Нина Петровская, также придя на собрание, увидела бывшего возлюбленного, воодушевленно внимающего речам лектора. Петровская молча достала револьвер, подошла к Брюсову и выстрелила в него в упор. Оружие дало осечку. После кратковременного замешательства присутствующие вырвали из рук женщины револьвер, скрутили ее и вывели из здания музея.

«Замечательно, что второго покушения она не совершила. Однажды она сказала мне (позднее): „Бог с ним. Ведь, по правде сказать, я уже убила его тогда, в музее“.

Угнетенная разрывом с Брюсовым, Нина Петровская несколько раз подумывала о самоубийстве, а затем начала регулярно принимать морфий и злоупотреблять спиртным. Через некоторое время она уехала из России, со слезами на глазах вспоминая своего возлюбленного, который однажды декламировал ей строки из «Огненного ангела»:

В течение ряда лет Нина Петровская переезжала с места на место, из города в город, из поселка в поселок, как будто бежала от чего-то. Она вела нищенскую и одинокую жизнь, постоянно употребляла наркотики и алкоголь.

Ходасевич, встретивший ее однажды во время путешествия по Италии, в своей автобиографии написал: «Война застала ее в Риме, где прожила она до осени 1922 года в ужасающей нищете. Она побиралась, просила милостыню, шила белье для солдат, писала сценарии для одной кинематографической актрисы, опять голодала. Пила. Перешла в католичество. „Мое новое и тайное имя, записанное где-то в нестираемых свитках San Pietro, – Рената“, – писала она мне, – вспоминал Ходасевич. – Жизнь Нины была лирической импровизацией, в которой, лишь применяясь к таким же импровизациям других персонажей, она старалась создать нечто целостное – “поэму из своей личности”. Конец личности, как и конец поэмы о ней, – смерть.

“Огненный ангел”. С тех пор и в Москве, и в заграничных странствиях Нины длился мучительный, страшный, но ненужный, лишенный движения эпилог».

Жизнь не пощадила Брюсова. Он больше не любил Петровскую, но и забыть ее не мог. Измученный воспоминаниями и угрызениями совести, он, несмотря на отчаянное сопротивление Андрея Белого, также начал принимать морфий. Близкий друг Брюсова Владислав Ходасевич вспоминал: «В конце 1919 года мне случилось сменить его на одной из служб. Заглянув в пустой ящик его стола, я нашел там иглу от шприца и обрывок газеты с кровяными пятнами».

Матвеевны Погореловой, свояченицы Брюсова:

«Как-то, в мрачное осеннее утро, в квартире Брюсовых раздался резкий звонок, и в переднюю ввалилась группа: немолодая, решительная баба и несколько рабочих. Сразу тычут ордер из местного Совета рабочих депутатов – на реквизицию.

– Тут у вас книги имеются. Покажите.

Ввалившуюся компанию повели в кабинет... Баба безостановочно тараторила:

– Подумайте – столько книг! И это – у одного старика! А у нас – школы без книг. Как тут детей учить?

“товарищей” вытаскивал наугад какой-нибудь том. То выпуск энциклопедического словаря, то что-нибудь из древних классиков. Одного из незваных посетителей заинтересовало редкое издание “Дон-Кихота” на испанском языке. Все принялись рассматривать художественно исполненные иллюстрации. Потом баба захлопнула книгу и с укоризненным пафосом произнесла:

– Одна контрреволюция и отсталость! Кому теперь нужны такие мельницы? Советская власть даст народу паровые, а то и электрические... Но все равно: эту книгу тоже заберем. Пущай детишки хоть картинками потешатся... Вот что, гражданка (это сестре И. М-не). Завтра пришлем грузовик за всеми книгами. А пока... чтоб ни одного листочка здесь не пропало. Иначе придется вам отвечать перед революционным трибуналом!

Супруги Брюсовы стояли в полном оцепенении.

Когда Аннушка захлопнула дверь за неожиданными посетителями, она вернулась в кабинет:

– Барыня, а вы бабу-то не узнали? Да ведь это прачка Дарья. Помните, у ней всегда столько белья пропадало? Еще покойная Матрёна Александровна хотели на нее в суд подавать! А вы, барин, не убивайтесь. Неужели на такую прачку не найти коммуниста покрупней? Да я бы на вашем месте к самому Ленину пошла!

– Аннушка, пожалуй, права. Только не к Ленину, а к Луначарскому следует обратиться... Неужели отдать без боя все твои книги этой прачке?

Потрясенный всем происшедшим, очень бледный, стоял Брюсов у своих книг и машинально раскладывал все по прежним местам. Он так любил свои книги! Годами собиралась его библиотека. Были в ней редкие, дорогие издания; их не сразу удавалось приобрести, и ими он так дорожил... После обеда он позвонил Луначарскому. На следующий день – ни жуткой бабы, ни страшного грузовика.

А вечером Валерия Яковлевича посетил сам нарком.

На той же неделе Валерий Яковлевич получил приглашение к Троцкому».

«Вскоре после этого захожу к Брюсовым и застаю всю семью на кухне. Сестра и Аннушка раскладывают на столе только что полученный “паек”. Огромная бутыль подсолнечного масла, мешок муки, всевозможная крупа, сахар, чай, кофе, большой кусок мяса».

Этот новый неожиданный поворот в жизни Брюсова плачевно сказался на его творчестве. Он начал писать на заказ, превратившись в «родоначальника советской литературной Ленинианы», стал писать примитивные произведения, лишенные поэтического духа прежнего Брюсова:

Так творчество Брюсова пришло в упадок, за которым последовало постепенное ухудшение здоровья, сопровождавшееся сильным упадком физических сил.

Брюсов был еще совсем не стар, но дряхлел устрашающе быстро. Наркотики, осуждение коллег и читателей, а также осознание собственного краха как величайшего поэта нового столетия быстро подтачивали силы Брюсова. Понимая, что конец близок, Брюсов написал и отослал в издательство свой последний сборник стихов «Mea» («Спеши»).

В стихотворении «Ожерелье дней» поэт с обреченной покорностью судьбе заявил: «Пора бы жизнь осмыслить, подытожить...» К. В. Мочульский, прочитав эти строки, в одном из своих трудов написал, что «результат этого “подытоживания” – полная душевная опустошенность, ледяная пустыня жизни вокруг и – единственное утешение – “работа до жаркого пота”. Это все, что осталось от дерзаний “сверхчеловека” и планов „конквистадора“.

племянником, это оказалось под силу.

Уставший от жизни и крушений надежд, Брюсов, словно бдительная нянюшка, ни на минуту не отпускал от себя Колю. По словам Мочульского, «он поселил его у себя и все досуги отдавал ему: играл с малышом в охотников на диких зверей, с увлечением собирал для него марки. Брюсов часто хворал, вечера проводил дома, работа его быстро утомляла: лежа на диване, он запоем читал романы Купера, Дюма, Эмара». Однако даже общество милого сердцу ребенка не смогло возродить Брюсова к жизни. Его стихи, которые восхваляли новую власть, больше нельзя было назвать примером высокой поэзии. Они возмущали не только творческую элиту, но и самого Брюсова, который с горечью осознавал, что творчески исчерпал себя, а потому должен бросить творческий путь. Разумеется, для человека, посвятившего всю свою жизнь поэзии, навсегда расстаться с миром грез и любимой с детства “музой” было немыслимо. Брюсов так и не совладал с собой, тщетно пытаясь вернуть прошлое, от которого он так глупо отказался после встречи с Троцким.

Последней вспышкой творческой активности Брюсова стала его поездка в Крым летом 1924 года. К тому времени его здоровье было окончательно подорвано моральными терзаниями, лишениями и злоупотреблением морфием. В Крыму Валерий Брюсов с неохотой осмотрел немногие достопримечательности, в глубине души пытаясь обрести то необыкновенное состояние души, при котором поэта посещает вдохновение. Убедившись в невозможности этого, поникший, с потухшими глазами, поэт посетил своего старого друга Волошина, некоторое время гостил у него, и специально для хозяина написал стихотворение, которое назвал «Максимилиану Волошину».

В гостях у Волошина Брюсов опять встретился с Андреем Белым и провел с ним много времени. Впоследствии Белый вспоминал: «Мы провели с ним дней десять в уютнейшем доме поэта М. Волошина, передо мной прошел новый Брюсов, седой и согбенный старик, неуверенно бредущий по берегу моря и с подозрением поглядывающий на солнце. Меня поразили: его худоба, его хилость и кашель, мучительный, прерывающий его речь; по-иному совсем поразили меня: его грустная мягкость, какая-то успокоенность, примиренное отношение к молодежи, его окружавшей, огромнейший такт и умение слушать других».

Однажды, в роковой для Брюсова день, он, Андрей Белый и еще несколько гостей Волошина отправились на экскурсию в горы и попали под сильный дождь. Согласно одной из версий, Брюсов снял с себя пиджак и отдал его одной из женщин, чтобы защитить от дождя, а сам простудился. По другой версии, о которой до настоящего времени было мало известно, Брюсов и Белый отделились от своих товарищей и отправились на уединенную прогулку, во время которой некоторое время сидели или лежали на холодной земле и промокли под дождем.

обтирал его холодной губкой и развлекал смешными историями.

Когда болезнь, наконец, отступила, Брюсов и Белый вернулись в Москву, где Брюсов вновь занялся делами, несмотря на то что чувствовал себя недостаточно хорошо. Их отношения стали как никогда теплыми, но судьба не пощадила Брюсова, и осенью того же года он опять слег с высокой температурой. Ослабленный морфием организм не смог перебороть болезнь. Врачи поставили страшный диагноз: «воспаление легких».

Встревоженная жена день и ночь не отходила от постели умирающего супруга, прекрасно понимая, что теряет его. Не обманывал себя и сам Валерий Брюсов. Чувствуя приближающийся конец, он ни на минуту не выпускал руки жены.

Большую часть своего времени Брюсов проводил в постели, глядя на щели в потолке, неразборчиво бормоча что-то под нос. Иногда на его лице вспыхивала улыбка: к нему приходили воспоминания о ранней юности. Мир тогда был прекрасен, а молодой поэт – любим и беспечен. Все изменилось.

Ушли в прошлое балы и собрания поэтов, толпы поклонников и поклонниц, счастливые дни, которые он проводил в объятиях жены, дружба.

Узнав о приближающейся смерти друга, Андрей Белый впал в отчаяние. Долгими часами он сидел в кресле, раз за разом перечитывая произведения Брюсова, и перелистывал в памяти страницы воспоминаний прошлого.

Ночью 9 октября 1924 года Брюсов потерял сознание. В 10 часов утра он на несколько минут пришел в себя и, видя над собой залитое слезами лицо жены, протянул к ней руку. Брюсов умер на ее руках с просьбой сохранить и опубликовать его последние стихи, написанные уже на пороге смерти.

И вот поэта не стало. Тем не менее для людей, лично знакомых с Брюсовым, эта история так просто не закончилась. Еще при жизни имя Брюсова оказывалось не раз связано с оккультными науками, неудивительно, но и после своей смерти поэт стал героем невероятной мистической истории.

Хорошая знакомая поэта А. П. Остроумова-Лебедева гостила вместе с Брюсовым в Коктебеле и там же занялась написанием его портрета. Она сделала несколько набросков, подобрала краски, приступила к созданию картины, но поняла, что не может передать характер оригинала. Работа совершенно не клеилась. Мельчайшие нюансы, без которых портрет поэта оставался всего лишь безличной, неправдоподобной копией, оставались за пределами восприятия художницы и никак не хотели раскрываться.

беседовал с Брюсовым об оккультных науках.

После смерти поэта художница вспоминала: «Когда Брюсов упомянул об оккультной науке, мой муж заметил, что такой науки нет, а оккультизм есть дело веры. “Вы верите, а я не верю”. – “Как вы можете говорить, что такой науки нет?! Вы просто не знаете этой науки, и потому не имеете права говорить, что ее нет. Есть много выдающихся людей, которые признают оккультизм наукой, изучают его. Эта наука в своей истории имеет целый ряд доказательств. И я не верю в нее, а знаю, что потусторонний мир существует так же, как и наш”.

Выдохнув эти слова, Брюсов вскочил с места, забыв о том, что он позирует».

На лице, в позе и голосе поэта был такой порыв, раздражение и возмущение, что Анна Петровна поняла, почему у нее не получалось отобразить в портрете истинный характер поэта – «хотя я изображала его с глазами, смотрящими на меня, они были закрыты внутренней заслонкой, и как бы я ни пыхтела над портретом, я не смогла бы изобразить внутренней сущности Брюсова. Он тщательно забронировался и показывал мне только свою внешнюю оболочку. Но если бы он был более откровенен, распахнулся бы, и я поняла, что в нем кроется, каков он есть на самом деле, смогла бы я изобразить его? – это еще вопрос. Может быть, его внутренняя сущность была так чужда мне, что у меня в душе не нашлось бы соответствующих струн передать ее моими художественными возможностями».

Законченный портрет Брюсова совсем не понравился художнице, и она уничтожила его. Впрочем, узнав о смерти поэта, она сильно пожалела о своем поступке, ведь этот портрет мог стать последним его изображением.

с постели, а потому была вынуждена прервать работу. Но однажды она увидела перед своим окном силуэт странного человека. Присмотревшись повнимательнее, она в ужасе вскрикнула. «В первое мгновение я подумала, что вижу сатану. Глаза с тяжелыми-тяжелыми веками, упорно злые, не отрываясь, пристально смотрели на меня. В них была угрюмость и злоба. Длинный большой нос, высоко отросшие волосы, когда-то подстриженные ежиком. И вдруг я узнала – да ведь это Брюсов. Но как страшно он изменился! Но он! Он! Мне знакома каждая черточка этого лица, но какая перемена! Его уши с едва уловимой формой кошачьего уха, с угловато-острой верхней линией стали как будто гораздо длиннее и острее. Все формы вытянулись и углубились. А рот – какой странный рот. Какая широкая нижняя губа! Приглядываюсь и вижу, что это совсем не губа, а острый кончик языка. Он высунут и дразнит меня. Фигура стояла во весь рост и лицо было чуть более натуральной величины. Стояла, не шевелясь, совсем реальная, и пристально, злобно-насмешливо смотрела на меня. Так продолжалось 2–3 минуты. Потом – чик, и все пропало. Не таяло постепенно, нет, а исчезло вдруг, сразу, точно захлопнулась какая-то заслонка». Шокированная увиденным, художница отказалась от мысли закончить портрет поэта и поскорее избавилась от набросков.

Та сущность Брюсова, которую художнице не удалось увидеть в поэте в Коктебеле, та, которую она охарактеризовала как сущность «без лица и названья», стала видна ей со всей очевидностью. Возможно, именно эту внутреннюю сущность поэта увидел в нем Врубель, когда сказал, что глаза Брюсова похожи на «провалы в дымно-огненные бездны». Еще более мрачно и категорично прозвучали слова Нины Петровской, считающей, что Брюсов – это «огненный язык в футляре, душа которого сгорела в адском огне».