В третьем нумере «Московского Вестника» на нынешний год мы прочли следующее замечание: «В предисловии к переводу „Илиады”, которым подарил русскую словесность г. Гнедич, говорится об опытах гекзаметрами Жуковского и Дельвига,— и ни слова о гекзаметрах Мерзлякова, который прежде всех в наше время ввел эту меру. Не понимаем, что значит такое упущение и в следующем нумере предложим документы в подтверждение истины наших слов, в пособие будущему историку русской словесности». Странно, подумали мы, обвинять Гнедича в проступке, им не сделанном! В предисловии к «Илиаде» не говорится, кто у нас первый по возобновлении начал слагать гекзаметры, а именуются два писателя, которых стихи нравятся переводчику Гомера. Можно не разделять с человеком образа мыслей, даже охуждать вкус его; но требовать, чтобы он чувствовал, как мы, или, еще более, укорять его, как сделано в «Московском вестнике», зачем он не говорит, чего мы желаем, — несправедливо. Тем не менее ожидали мы четвертого нумера сего журнала, надеясь найти в нем, для поверки нашего мнения о трудах г. Мерзлякова, исчисление его гекзаметрических пьес и хотя поверхностное суждение об оных. Ожидали с любопытством, потому что знали из числа их только две-три небрежные попытки в переводах с древних и читали в трудах Московского общества любителей словесности его мнение1, что гекзаметр у нас существовать не может, ибо русский язык не певучий. Наконец желанный нумер вышел и в длинной, ученической диссертации о старике Гомере мы прочли: «... что честь торжественного введения гекзаметра в святилище русской словесности составляет одну из многочисленных заслуг почтенного профессора и поэта, подарившего нас прекрасным переводом из „Одиссеи” и некоторыми оригинальными стихотворениями в гекзаметрах, задолго до появления первых отрывков из настоящего преложения „Илиады”»2. Признаемся, к стыду нашему, мы не знаем ни одного оригинального гекзаметрического стихотворения г. Мерзлякова; на перевод же «Одиссеи» ссылаться нельзя, хотя при первом издании его3 пятистопными и даже есть один стих четырехстопный. Так неотчетливо привыкли и осуждать и хвалить в наших журналах. Так, в Московском же Вестнике прошлого года укоряли барона Дельвига4, зачем он иногда в пятой стопе гекзаметра заменяет дактиль хореем. Барон Дельвиг виноват в этом только тем, что, не зная правил своего критика, следовал примеру Гомера, Виргилия, Горация, Фосса и правилам, изложенным Германом и Другими европейскими учеными. Обратимся к переводам г. Мерзлякова. Гекзаметрами он переложил: из «Илиады» начало песни VII-й, единоборство Аякса и Гектора; из Каллимаха «Гимн Аполлону»; из идиллий Мосха: «Европа»; из Овидиевых превращений: «Дафна» и «Пирам и Тизбе». Если произведения каждого искусства в начале должны носить на себе печать несовершенства, то сии пьесы имеют неотъемлемое право на первородство. В них напрасно вы будете искать важной и верной гармонии Гомера, роскошного благозвучия Мосха и до изысканности щеголеватых стихов Овидия: в них вы заметите одно намерение кое-как высказать нечистым прозаическим языком поэзию подлинника. Словом, если г. Гнедич и знал о сих опытах, то умолчал о них по причинам понятным. Он первый из русских переводчиков с древних чувствовал все достоинство своего подлинника и все неприличие шутить над искусством и своими читателями.
Примечания
ЛГ, 1830, № 16, 17 марта, с. 129—130. Ответ на заметку М. П. Погодина (MB, 1830, № 3, с. 325, подп. М. П.).
1. Выступая против романтических новшеств (в том числе «гексаметра и баллад»), Мерзляков утверждал, что в русском языке, в силу его специфики, «не может быть ни греческих, ни латинских гексаметров в настоящем и подлинном смысле этого слова» (Труды ОЛРС при Моск. ун-те, ч. II. М., 1818, с. 52—70).
2. —джд—).
3. «Улисс у Алкиноя» (BE, 1808, № 7). Ошибка Надеждина была отмечена и Гнедичем («Возражение» — СПч., 1830, № 33, 18 марта).
4. Отсылка к статье «Стихотворения барона Дельвига» (MB, 1830, № 6, с. 12, подп. «В.»).